Деревянный меч - Страница 129

129

Сны Кенета были свободны – пока он пребывал вдали от камня. Но он подошел слишком близко и вдобавок не остерегся. Он спал наяву, с открытыми глазами. Спал – и не спал. Сон и явь смешались, он вновь видел их одновременно – и сон был неизмеримо прекраснее.

Завороженный сном, Кенет сделал шаг. Потом еще один. Потом его правая рука достала из-за пазухи фишку со знаком «камень» и метнула ее точно в цель.

Разум Кенета не мог бы устоять перед иллюзией. Но Аканэ никогда не полагался на один только разум, и Кенета полагаться не учил. Опытный боец, Аканэ отлично знал, что в бою тело зачастую поумнее головы будет, да и соображает оно быстрее. Выучка у Аканэ вновь спасла Кенету жизнь: когда его сознание уже проигрывало битву, хорошо тренированное тело не подвело. Оно сделало то, что было нужно. Кенет не сознавал, что за предмет он кидает и куда, но рука его не промахнулась.

Разноцветная ложь померкла. Кенета обдало такой лютой, обжигающей ненавистью, таким невыразимым предсмертным страхом, что у него в глазах потемнело. А когда зрение его вновь прояснилось, черного камня больше не было. Только проталина в снегу и горстка серого праха посреди проталины.

И тогда Кенет рухнул лицом в снег и заплакал – давясь слезами, зажимая рот ладонями, содрогаясь от рыданий. Долго, горько и безутешно.

Проснулся Инсанна в исключительно приятном расположении духа. И ни на мгновение ведь не пришло ему в голову, что радостью пробуждения от послеобеденного сна он обязан злейшему своему врагу.

Доведись Кенету уничтожить черный камень собственной силой, и Инсанна бы его непременно почуял. Но Кенет в обычном магическом смысле слова, строго говоря, не работал. Он не совершал ничего волшебного. Хоть и была игральная фишка брошена его рукой, из игры черный камень вывел вовсе не Кенет – само мироздание исторгло из себя чуждый предмет. Не своей волей Кенет размахнулся и бросил игральную фишку: воля слишком покорна разуму, а разуму Кенета в тот момент нельзя было доверить даже его собственную жизнь. Зато тело подчиняется естеству. Вот естество вселенское и двигало рукой Кенета, а тело его всего лишь исполняло веления. Черный камень рассыпался в прах, а сила его вернулась туда, откуда была явлена в мир. Туда, откуда черпал свою мощь Инсанна.

Инсанна впервые обрел силу очень давно – так давно, что привык к ее неизменному присутствию и уже считал ее своей. Слишком долго он ее черпал, заимствовал, впитывал, вбирал в себя, чтобы отделять себя от нее, изначально ему не присущей, хотя бы мысленно. Когда-то он как раз очень даже остро ощущал отдельность силы от себя, ее чуждость, несхожесть. Но как проглоченная пища, становясь частицей нашего тела, изменяется полностью, так же до неузнаваемости менялась и поглощенная сила. Войдя в Инсанну, она во мгновение ока становилась не той, что была. Только незаживающая рана на лбу напоминала о первом соприкосновении вполне еще приличного колдуна Инсанны с великой мощью. Так ведь рана невелика – ссадина, не больше. И не болит совсем. Давно уже не болит. С тех пор, как чужая сила без остатка пожрала собственную. Дурные шутки играет с людьми заемная мощь: Инсанна и не подозревал, что от него, кроме оболочки, почти ничего не осталось. Всякий раз, когда источник силы пересыхал, Инсанна винил в том одного себя. В такие минуты к нему опасно было подходить даже самым преданным слугам: если и не магическую, то жизненную силу Инсанна выпивал из всего живого, что попадалось ему на глаза. Именно в такие дни и рыскали его прислужники в поисках не совсем обычных жертв, и в подвалах Замка Пленного Сокола корчились в предсмертных муках маги и певцы. Кстати говоря, в один из таких дней Санэ и подвернулся под руку приспешникам Инсанны.

Зато уж если сила изливалась на Инсанну щедрее обычного, свое возросшее могущество Инсанна ставил в заслугу только себе. В такие дни он бывал необыкновенно милостив. В эти дни в Замке не умирал никто, кроме пленных наложниц, ну а эти не в счет.

Но сегодня… даже маги на службе у Инсанны, живущие уже не одну сотню лет, и те не упомнят своего господина в таком лучезарном настроении!

Инсанна редко отдыхал после обеда – тем более что и обедал-то он редко, предпочитая получать необходимую для жизни энергию другим путем. И уж вовсе не собирался он отдыхать именно сегодня: слишком много скопилось неотложных дел. Сон сморил его прямо за письменным столом. Пальцы левой руки разжались, и кисть покатилась по неоконченному письму, оставляя за собой длинную черную полосу. Правая рука Инсанны так и не выпустила кисть и даже успела еще начертать поверх императорского указа знак «запрещаю».

За всю свою жизнь Инсанна лишь дважды или трижды засыпал от усталости и всякий раз просыпался в отменно гнусном расположении духа оттого, что позволил ничтожному естеству взять над собой власть. А на этот раз он ощутил радость еще до пробуждения. Он и проснулся-то от испытанной им во сне радости – радости возрастания своей мощи. И мощь его действительно возросла. Одним движением ресниц, едва открыв глаза, он сотряс свой замок до основания. Казалось, не кровь, а само могущество струится в его жилах! И неудивительно: вся сила уничтоженного Кенетом черного камня влилась в Инсанну.

Приноровиться к этой новой силе оказалось не так-то легко. Поначалу Инсанна даже дышать боялся: не разнести бы замок по камешку, вдохнув полной грудью. Но мало-помалу половодье силы вошло в берега, и Инсанна медленно улыбнулся, в должной мере наслаждаясь своей новой мощью.

Теперь ему некого опасаться. Кенет… да что там Кенет! Мальчишка он еще зеленый против такого! Одним лишь усилием мысли Инсанна способен сдавить его горло, простым хотением переломить ему хребет, заставить его на карачках ползать и вымаливать себе пощаду. Да. Так именно он и поступит. С новым императорским указом можно и повременить. Навряд ли он понадобится. Да нет, куда сопляку деревенскому против Инсанны! Сражалась пушинка с ветром – оказалась там, где не чаяла. И ты, друг любезный, щенок строптивый, тоже окажешься там, где и не ожидаешь. Скоро. Очень скоро.

129