– Так что же все-таки стряслось, дядюшка Юкет? – спросил Кенет, отведав варенья из стеблей сладкого тростника: как и в былые времена, дядюшка Юкет норовил накормить малыша Кенета чем-нибудь вкусненьким. Спрашивать о чем бы то ни было, не попробовав и не похвалив варенье, было бы верхом неблагодарности.
– Стряслось оно уже давно, – вздохнул Юкет. – Вот как ты пропал, сразу же оно и стряслось.
Он помолчал немного. Кенет терпеливо ждал.
– Мачеху-то твою в деревне не сильно долюбливали.
– Не замечал, – искренне удивился Кенет.
– Дурень ты, – беззлобно заметил Юкет. – Не ее – отца твоего любили. Тебя любили. Ради вас не то что мачеху твою с сыночком – любую бы наволочь пришлую привечать стали, только скажите. А как помер отец твой… никто, ясное дело, носа не совал, а все же люди примечали, что худо тебе живется.
– Дело прошлое, – отрывисто бросил Кенет.
– Не скажи. Еще бы немного – и не утерпела бы деревня. А тут ты вдруг пропал.
– Ушел, – поправил Кенет.
– Ушел – это когда деньги с собой берут, одежонку хоть какую. Ты же будто нагишом ушел. Даже рубаху оставил.
– Мне с собой ничего брать не хотелось, – опустил голову Кенет.
– Я-то понимаю, а вот что люди подумали? День тебя нет, другой… разговоры пошли. Одного мужа схоронила – и кто его знает, от какой такой хвори помер бедолага? Второго деревом в лесу придавило – а не пособил ли дереву кто?
– Нет! – возмутился Кенет. – Как можно? Они с отцом хорошо ладили…
– Сам знаю, – перебил его Юкет. – Это ты кому другому скажи. А люди ведь что решили? Двух мужей схоронила, а теперь еще и пасынка извела!
У Кенета не было сил даже сглотнуть. Вот, оказывается, чем обернулся для мачехи его уход!
– Ну а не извела, – продолжал Юкет, – так все едино из дома выжила. Ей в деревне вовсе проходу не стало, лучше и не показываться. Даже когда по весне жребий на участки тянут, она не появлялась. Бикки за нее ходил и жребий тянул.
– Бикки? – ошеломленно переспросил Кенет. – Как так Бикки? Почему не Кайрин?
– А Кайрин живо почуял, куда ветер дует, – скривился Юкет. – Он тогда женился – не у нас, у нас бы за него не пошел никто. В соседней деревне женился. Хозяйство справное. В род жены вошел, от матери отказался. Чтоб никто таким родством, значит, не попрекнул. Мать с братом он теперь и знать не хочет.
Смуглый красавец Кайрин! Непременный участник его детских игр! Мелкий предатель, однажды предавший сводного брата, а потом и родного вместе с матерью!
– Значит, Кайрин хозяйство оставил, – задумчиво произнес Кенет.
– Да, и будь уверен, не с пустыми руками. Денег он взял, что только в доме было. Хоть так перед новой родней худую славу замазать.
– Да кто же теперь на поле работает? – ахнул Кенет.
– Много Кайрин при тебе наработал? – фыркнул Юкет. – Тут другое скверно. Покуда Кайрин дома оставался, у людей еще малое сомнение было. Ну а как он от матери с братом отказался, народ и уверился окончательно. Не просто же так он родню и знать не хочет. Видно, и правда извели тебя… а может, и отца твоего.
– Да говорю же, не было этого! – жалобным от возмущения голосом крикнул Кенет.
– Знаю, – печально усмехнулся Юкет. – Не было и быть не могло. А только разве мне всю деревню переспорить?
– Спасибо, дядюшка Юкет, – сдавленно поблагодарил Кенет. – А дальше что было?
– А дальше мачеха твоя и братец сами управлялись, как могли. Сам понимаешь, много ли эти двое наработают. Особенно Бикки – куда как работник по обеденной части. Первым за стол, последним из-за стола.
– Маленький он еще, – взмолился Кенет.
– Балованный, – поправил Юкет. – Себя в его годы вспомни. Хотя и его винить не стоит.
– Не стоит, – подхватил Кенет. – Мы, и верно, жалели его. И без него в доме было кому работать. А потом как-то сразу все… отец умер, старший брат отрекся, средний сбежал… учить было некому.
В ответ на горячность Кенета дядюшка Юкет улыбнулся какой-то очень странной улыбкой, но ничего не возразил.
– Виноват я перед ним, – вздохнул Кенет. Дядюшка Юкет улыбнулся еще шире.
– С голоду не померли, сынок. Как говорится, нужда всему научит.
– Маленький он еще, – повторил Кенет. – Хоть бы помог ему кто… пожалел…
– Тебе волю дай, ты бы его до женатых лет жалел. А помочь я пробовал. Мачеха твоя отказалась. Спасибо сказала, а дальше как отрезала. Может, и стыдно ей было. Она ведь не злая, если так подумать, не бессовестная какая-нибудь. Гордая только очень. И пуганая. Жизнью пуганая.
– Это я уже понял, – вздохнул Кенет. – Раньше бы знать… только зря это она. На таком хозяйстве ей с Бикки нипочем не справиться.
– А помочь себе не дает, – виновато промолвил Юкет. – А после зимы совсем худо стало. Раз уж ты и в семнадцать лет не вернулся, значит, и вовсе нет тебя в живых, и думать не о чем.
Зима… сородичи по хлебу… черный камень… и ожидающий Кенета у подножия Лихих Гор императорский указ…
– Я не мог бы вернуться зимой… – прошептал Кенет.
– Ну а к весне на мачеху твою и Бикки и вовсе смотреть не хотели. Едва я упросил мальчика пастухом взять. Земля твоя совсем оскудела, так хоть приработок самый малый.
– Не моя, дядюшка Юкет, – поправил Кенет. – Я ведь затем и вернулся, чтобы имущество мачехе и Бикки передать, как по обычаю положено.
Неожиданно дядюшка Юкет взял Кенета за руку и сжал слегка.
– Не врешь? – спросил он и сам себе ответил: – Да нет, не врешь. Утешил ты меня сейчас. Я хоть и знал, что зла ты на сердце не держишь, раз вернулся… а все равно спасибо.
– Это вам спасибо, дядюшка Юкет, – смутился Кенет. – За Бикки… и вообще…