Деревянный меч - Страница 59

К оглавлению

Кенет совершил ответный поклон, но имени своего не назвал, хоть и понимал, что поступает невежливо.

Санэ удивленно поднял брови.

– Ты боишься, что я укушу тебя за имя? – осведомился он. От неожиданного вопроса Кенет чуть не поперхнулся.

– Нет, – неохотно ответил он. – Если честно, я боюсь, что ты поступишь с моим именем, как певец.

– А это как? – поинтересовался Санэ.

– Ну… песню сложишь о том, что было, и петь станешь, – неловко объяснил Кенет. Санэ засмеялся.

– Вот этого не жди, – ответил он. – Песню я о тебе не сложу и петь не стану. Именно потому, что я певец.

Кенет вновь залился краской – мучительно, с натугой.

– Краснеть ты еще не разучился, – одобрил Санэ. – Это хорошо. Если человек забыл, как краснеть, – считай, все. Ничего путного из него уже не выйдет. Так как тебя все-таки зовут, господин воин?

– Кенет, – сдавленно ответил юноша.

– Красивое имя, – кивнул Санэ. – Для эдакого храбреца в самый раз подходит.

Кенету стало чуть легче дышать. Самую малость.

– Храбреца? – шепотом переспросил он.

– Только не говори мне, что ты не знал, что связался с человеком самого Инсанны, – скривился Санэ. – А для этого надо немало храбрости.

– Храбрости… – угрюмо процедил Кенет. – Надоел мне Инсанна, вот что.

– Ого, господин воин! – восхитился Санэ. – Самоуверенности у тебя, как я погляжу, хоть отбавляй.

Подобные слова должны были смутить Кенета еще больше, но получилось отчего-то наоборот.

– Надоел! – зло и решительно отрезал Кенет. – Куда ни ткнись, с кем ни заговори, вечно Инсанна, Инсанна, Инсанна!

– Н-да, – протянул Санэ, пристально глядя на Кенета, – действительно самоуверенность… Поневоле залюбуешься. Но я с тобой согласен, Кенет. Инсанна не может не надоесть. Мне он тоже надоел. Уже давно.

– Ты ему – тоже, – ответил Кенет в тон. – А для этого надо немало храбрости.

Санэ засмеялся дерзости юного воина, но смех у него вышел невеселый.

– Да нет, – возразил он. – Как раз для этого храбрости надо совсем немного. Просто нелепый случай… хотя, может, и не случай. И не такой уж нелепый.

– Где же ты Инсанне дорожку перебежал? – спросил Кенет. Ему было очень любопытно. Не каждый же день встретишь человека, на которого сам Инсанна объявил охоту.

– Да говорят тебе, случай. Просто случай. Я случайно узнал его тайну.

– А смерть его в червячке, – задумчиво произнес Кенет слова детской сказки, – а червячок в яблоке…

Он еще не вполне оправился от смущения, и оно побуждало его дерзить.

Как ни странно, Санэ не обиделся.

– Примерно, – кивнул он. – Не совсем, но почти.

Кенета взяла оторопь.

– Сам понимаешь, Инсанне моей смерти желать – прямой резон. Раньше он меня среди мертвых числил, вот бы мне и не высовываться. Молодой был, горячий. Как же так – жить, да не петь? Вот и взялся за прежнее ремесло. А ремесло, сам знаешь, у всех на виду, от людей не укроешься. Долго ли Инсанне проведать, что я живой? Вот он и проведал. Давненько я так по дорогам болтаюсь, а до сих пор никто по мою голову не являлся. Думал я уже, что обойдется… да вот не обошлось.

Кенет с невольным восхищением посмотрел на Санэ. Худое лицо сорокалетнего на вид певца выглядело совершенно спокойным.

– Расскажи, – замирающим шепотом попросил Кенет. – Или это секрет?

– А, – досадливо махнул рукой Санэ, – какой там секрет…

Все же секрет был, ибо Санэ рассказал Кенету свою историю отнюдь не целиком. Начиналась она с того, что молодого певца, только-только державшего экзамен в своей гильдии на звание мастера, захватили в числе многих других бедолаг слуги Инсанны и приволокли в Замок Пленного Сокола. На сей раз Инсанне зачем-то нужны были не свеженькие трупы, а живые мучения живых людей. То ли без них какое-нибудь смертоубийственное заклятие не достигало окончательной мощи, то ли попросту требовалось магическим способом прохудившиеся башмаки залатать. Какая разница? Погибли все пленные, кроме Санэ.

– Если в такую историю впутаться, живым из нее не уйдешь, – хмуро заметил Санэ. – Только мертвым. Вот мертвым кое-кому удалось. Сам бы я, может, и не додумался, но у других раньше получалось, я о подобных людях слыхал. Говорят, у одного провинциального наместника мать таким манером на свободу выбралась. Слухи, конечно, замяли – все ж таки знатная дама, – но только раньше она здоровехонька была, а потом вдруг как-то разом здоровья лишилась. Ну и сын у нее такой же. Еле дышит. Так что, думаю, правду люди говорят – побывала она там.

– Правду, – коротко кивнул Кенет. Акейро никогда не рассказывал ему, отчего одно присутствие Инсанны в городе едва не стоило ему жизни; теперь же Кенет отлично понял причину загадочного недуга. В том, что речь идет о матери Акейро, он не сомневался.

– Вот видишь. Что смогла беззащитная женщина, могу и я. Мне даже проще было. И притворяться мертвым не надо. Я попросту ушел.

– Куда? – удивился Кенет.

– В свои песни, – терпеливо и очень обыденно разъяснил Санэ. – Я ведь могу там жить. Не весь, конечно. Тело осталось. Но вид – мертвее не придумаешь.

О таких людях Кенет только сказки слышал, да и то не часто. В мире песен, в мире легенд и памяти может жить далеко не каждый сказитель. Одно дело, что Кенет в истину подобных историй верил непреложно: ему доводилось слышать сказания, в которых явно ощущалось присутствие их сказителя, и он не раз дивился, отчего этого присутствия не ощущают остальные слушатели. Но совсем другое дело – встретить человека, который не только способен сложить песню, но и уйти в нее, хотя бы на время.

– Теперь ясно, почему ты не хочешь обо мне песни складывать, – усмехнулся Кенет непослушными от восхищения губами.