Деревянный меч - Страница 86

И Наоки появился – бледный от гнева, с обнаженным мечом в руке. Он быстро озирался, словно в поисках кого-то.

– Не ищи меня, я здесь! – засмеялся Инсанна.

Серый его плащ с неуловимой для взгляда быстротой сменился синим хайю. Посох раздвоился, заблестел, и мгновением позже Инсанна перебросил в левую руку из правой уже не посох, а тяжелый меч. Инсанна взмахнул обоими мечами и принял боевую стойку с издевательской нарочитой небрежностью.

С появлением Наоки Кенет немного опомнился. Опыт опытом, но человеческое тело остается более или менее человеческим даже у древнего мага, и пределы его воинского искусства существуют и бороться с ним можно. Не будь Кенет так ошарашен появлением настоящего Инсанны, он не был бы так жестоко избит. Все-таки он своего страха испугался. Но теперь Кенет был не один, и ему стало легче: страх питается одиночеством. Не всегда, но как правило. Даже в толпе страх жив одиночеством.

Кенет и Наоки бросились на страх одновременно. Кенет отчего-то не опасался, что стальной меч мага перерубит его деревянный. Сон есть сон, а во сне сталь вовсе не обязательно рубит дерево.

К сожалению, во сне слишком многое происходит не так, как наяву. Инсанна был один, и двоим воинам наяву выпало бы нападать, а ему защищаться. А здесь, внутри сна, Кенет и Наоки сами были вынуждены защищаться. Они рубились, стоя спиной к спине, потому что Инсанна нападал на них сразу с двух сторон. Он не раздваивался, но тем не менее каким-то непостижимым образом оказывался сразу с обеих сторон одновременно. Давалось ему это не так чтобы очень легко, но все же без особого труда. Он ведь на самом деле не здесь, он где-то далеко, и сил у него немерено, а у Кенета и Наоки силы обычные, человеческие. Он не здесь, и они не могут достать его по-настоящему, а он дождется, покуда сопляки выдохнутся, и прирежет их. Наоки и Кенет уже изранены, и раны их обильно кровоточат, хотя и неглубоки. А могли бы оказаться и поглубже, стоило Инсанне захотеть. А он и не хочет. Ему торопиться некуда. Давненько он так не развлекался.

Постепенно к пыльному лязгу мечей начал примешиваться какой-то посторонний звук, все громче и громче, вроде неясного бормотания, и Инсанна досадливо тряхнул головой, словно странный звук мешал ему сосредоточиться. В этот момент Кенет изловчился, и деревянное острие скользнуло по левому плечу Инсанны. К его великому изумлению, одежда мага немедленно окрасилась кровью.

– Давно бы так! – одобрил Инсанна, и нестерпимое унижение, вызванное его похвалой, было куда больнее, чем новая рана, нанесенная его мечом.

Бормотание сделалось отчетливее. Кенет не мог узнать этот голос, но его узнал Наоки – и закричал что есть мочи, сам того не желая и не отдавая себе отчета в своих словах. Память детства, когда сильные руки отца подымали его из кроватки, избавляя от ночных сонных кошмаров, исторгла из уст Наоки отчаянный вопль: «Папочка, спаси!»

Отец Наоки стоял посреди степи и читал молитвы, перебирая четки. Он должен был увидеть воинов, но взгляд его невидяще упирался в горизонт. «Так и должно быть, – понял Кенет. – Это мы с Наоки спим, а отец его не спит. Он не может нас видеть».

Наоки снова вскрикнул, потому что меч Инсанны полоснул старика по груди – и прошел насквозь. Отец слегка вздрогнул, сбился, но пальцы его только сильнее стиснули зерна четок. Он расправил плечи и снова начал читать молитвы. Инсанна вновь замахнулся, но меч уже таял в его руке, расплываясь белесым туманом. И сам Инсанна начал таять понемногу. Он поднес полупрозрачную руку ко лбу, туда, где под шелковой повязкой скрывалась памятная Кенету странная рана, будто стараясь унять нестерпимую головную боль.

– Многообещающее начало, – усмехнулся Инсанна дрогнувшими губами и исчез.

В молельне было тихо и спокойно. Ее стены словно впитывали слетающие с уст слова. От алтаря исходил приглушенный аромат курений. Однако ни тишина, ни слабый запах священных благовоний не приносили привычного умиротворения. Старый вельможа ощущал неизъяснимую тревогу. Она заставляла произносить молитвы все быстрее и быстрее, и от этого старику начинало казаться, что он куда-то бежит. Он заставлял себя замедлять речь, вдумываться в каждое слово. Никогда еще не было ему так неимоверно трудно сосредоточиться на молитве. В нем крепла непонятная уверенность, что там, в спальне Тайин, происходит нечто страшное, и он опять ничем не может помочь своей дочери – только молиться. Он ведь не маг. Маг лежит на полу возле ее кровати.

Внезапно острая боль в груди заставила его замолчать. Любой другой человек от такой боли со стоном схватился бы за сердце и рухнул на пол. Но старый вельможа никогда не подчинялся тому, что презирал, – даже боли. Он с усилием выпрямился, покрепче сжал четки и вновь принялся молиться.

Боль отпустила так же неожиданно, как и началась. Приступ ее не прошел бесследно, а разрешился мгновенной вспышкой бреда. Старику явственно представился человек в потемневшем от крови хайю. Он быстрыми шагами пересек молельню и ушел в стену. Отец Наоки не успел даже лица его рассмотреть, только спину.

Старик запнулся. Руки его задрожали так сильно, что он едва не уронил четки. Все же требовалось нечто большее, чем бредовое видение, чтобы отвлечь его от исполнения долга. Он продолжал молиться, и желанный покой наконец-то снизошел на его душу. Тревога отхлынула и больше не подступала.

Вновь раздались шаги, на сей раз не призрачные: дверь молельни распахнулась. Старик обернулся и взглянул на сына и его приятеля-мага. Его не испугали набрякшие веки и утомленное лицо Кенета там, в усыпальнице, – но то, что старик увидел сейчас, потрясло его.