Деревянный меч - Страница 78

– А ну-ка повтори, – сквозь зубы потребовал Наоки. Кенет повторил.

– Ты уверен? – сдавленным, каким-то не своим голосом спросил Наоки.

– Как в самом себе, – без колебаний ответил Кенет. – Даже больше.

Едва ли сознавая, что делает, Наоки поднял чашку с остывшим супом и машинально выпил его залпом.

– И все же не могу поверить, – тихо сказал он.

А между тем в его голосе звучало такое страстное желание именно поверить, что у Кенета к глазам подступили слезы, а в горле застрял нервный смешок.

– А ты поверь, – посоветовал Кенет. – Сам подумай: откуда у вас в доме вообще взялся бесовский корень? Или у вас им дорогих гостей по большим праздникам потчуют?

Возможно, именно язвительность Кенета и убедила Наоки.

– По-твоему, Тайин… жива? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Не знаю, – помолчав, ответил Кенет. – Будь она жива, давно должна бы очнуться. Но и мертвой она быть не может.

– Говорят, маленькая надежда лучше большого горя. – Губы Наоки дернулись в подобии усмешки. – Может, и так.

Взгляд его снова стал прозрачным, невидящим.

– Эй! – испуганно окликнул его Кенет.

– Я в порядке, – отсутствующим тоном произнес Наоки, потом встряхнул головой и почти нормальным тоном спросил: – Ты где собираешься остановиться?

– Понятия не имею, – пожал плечами Кенет. – В Каэне я только с утра.

– Тогда иди… или нет, я сам тебя провожу, – нетерпеливо сказал Наоки. – Пойдем.

Теперь уже не было никаких сомнений, кто за кем следует. Наоки шел так быстро, словно его пинками подгоняли; Кенет за ним едва поспевал.

– Вон там, за углом, постоялый двор, – объявил наконец Наоки. – Называется «Перламутровая шкатулка». Название лучше, чем он сам, но рядом с портом ничего иного и не бывает. Жить там долго не стоит, но заночевать можно. Утром я за тобой зайду, поищем, где можно устроиться получше.

Он говорил все, чего требовал от него долг вежливости и благодарности, но мысли его витали где-то совсем далеко. Кенет прекрасно понимал где и не обиделся рассеянному тону, так не соответствующему словам.

– Теперь я и сам дорогу найду, – улыбнулся Кенет, – так что тебе и впрямь не стоит задерживаться. До завтра.

Наоки навряд ли различил в темноте его прощальную улыбку. Едва заслышав, что задерживаться не стоит, он коротко поклонился Кенету, повернулся и широким быстрым шагом направился прочь. Кенет поглядел ему вслед, еще раз улыбнулся, вздохнул и на гудящих от усталости ногах побрел разыскивать «Перламутровую шкатулку».

А Наоки совсем не ощущал усталости. Он даже и не заметил, как очутился на набережной. Свободную лодку в такой час найти трудновато: самое время для поздней прогулки по реке в приятной компании. Кругом так и снуют лодки, полные желающих полюбоваться лунным светом. Все же Наоки углядел невдалеке две или три лодочки настолько неказистые, что никто не решился их нанять. Они мерно покачивались на черной ночной воде. Лодочники дремали, не выпуская весла из рук. Наоки спрыгнул в ближайшую лодку. Лодка сильно накренилась; лодочник заорал и уже потом проснулся.

– Куда изволите, господин воин? – заунывным спросонья голосом осведомился он.

– Во Внутренний Город, – ответил Наоки, пытаясь устроиться поудобнее.

С лодочника мигом слетели остатки сна.

– Так это же вверх по течению! – воскликнул он.

– Плачу вдвое, – сквозь зубы пообещал Наоки.

– И что бы вам не сесть на паром, господин воин, – закряхтел лодочник, выгребая против течения.

– Парома еще ждать и ждать, – еле сдерживаясь, ответил Наоки. – Я тороплюсь.

То ли лодочник туго соображал спросонья, то ли от рождения, но и до него дошло: молодой господин воин не только торопится, но и очень сердится. Он почел за благо замолчать и принялся грести с удвоенной силой.

Едва лишь лодка успела приблизиться к берегу, Наоки вскочил, едва не перевернув лодку, швырнул лодочнику деньги, даже не дав себе труда их пересчитать, и выпрыгнул из лодки на берег, не дожидаясь, пока она причалит.

– А, чтоб тебя! – в сердцах воскликнул лодочник, пытаясь вычерпать воду, не выплеснув в реку вместе с водой и свой заработок. Когда он нашел все монеты до последней, оказалось, что плата превосходит вдвое не только обычную, но и обещанную поначалу сердитым воином. Запрятав неожиданную прибыль за пазуху, лодочник сменил гнев на милость совершенно и долго еще впоследствии искренне похвалялся тонким благородством манер и приятностью обхождения своего щедрого торопливого пассажира.

Наоки же забыл о лодочнике, едва ступив на берег. Он шел в дом, где не был вот уже более двенадцати лет, – и не испытывал ни радости, ни сожаления. Он и сам не мог понять, что он сейчас чувствует и чувствует ли вообще. Одно он знал твердо: он заставит себя выслушать, даже если ему для этого придется разнести весь дом на щебенку.

Впрочем, особого труда это бы не составило. Фамильная резиденция производила гнетущее впечатление. Очевидно, дом не подновляли с самого дня смерти Тайин. Обветшание коснулось всего: между цветными плитками дорожек пробивался мох, сад заглох, в окружавшей сад кованой решетке добрая половина прутьев проржавела и выломилась, что и дало Наоки возможность забраться в сад, минуя ворота. Одна только семейная усыпальница сахарно мерцала лунной мраморной белизной.

При виде столь энергичного траура Наоки выругался вполголоса. Кому это нужно? Тайин так любила гулять в саду, разглядывать диковинные заморские цветы. Вид запущенного, одичавшего сада доставил бы ей искреннее горе. Неужели хотя бы в память о ней отец не мог распорядиться расчистить сад? Да нет, где там. Он никогда не понимал таких вещей.